В чем главное отличие «Королевского убийцы» от первого тома Саги о Видящих? Он взрослее. В «Ученике…» Фитц выполнял приказы старших и на правах ребенка мог беспокоиться лишь о неприготовленных заданиях или злобных выходках учителя Силы Галена. Но настает время, когда задумываешься о жизненных выборах, переосмысливаешь мотивы людей вокруг, берешь ответственность в свои руки и начинаешь самостоятельно преображать окружающий мир. Именно в этот этап вступил Фитц во втором романе Саги, и Хобб с диагностической точностью передает весь спектр его внутренних переживаний и противоречий, будь то на любовном фронте, на королевской службе, или в личных привязанностях (в том числе и к лесному брату Ночному Волку). Снова и снова, по-достоевски скрупулезно и безостановочно, Хобб рисует карту душевных метаний бастарда, прочерчивая самые малозаметные нюансы поведения и достоверно показывая сиюминутные реакции. Ни на секунду автор не прекращает работу над сердцем Фитца, закаляя его и тут же проверяя на прочность новыми испытаниями, с каждой страницей только раздувая огонь во внутреннем «горниле» героя.

Роман вообще предельно фитце-центричен. Все происходящие в тексте события преломляются сквозь призму восприятия Фитца, долго перевариваются в его сознании и подсознании, и так или иначе влияют на его жизнь; мы знаем только то, что знает Фитц. А ведь Хобб вполне могла бы выстроить отдельные ветки повествования от лица Верити, Кетриккен, Баррича, Регала; что, без сомнений, сделало бы «Убийцу» богаче, насыщеннее и как-то многоакцентнее в харАктерном плане, придало бы объем двумерным придворным интригам. Стоило бы посвятить несколько POV-линий и жителям других герцогств, поконтрастнее обозначив конфликт Внутренних и Прибрежных герцогств, показав постепенное умножение предпосылок к распаду королевства; отразив хронологию борьбы островитян и пиратов. Все это проходит в «Убийце» бегущей строкой внизу экрана, через обрывки диалогов и протокольного стиля отступления. Требующей былинно-всеохватного эпика просторолюбивой русской душе здесь развернуться негде. Но подозреваю, что если бы Хобб взялась играть по мартиновским правилам, то до сих пор бы барахталась в запутанных переплетениях судеб героев и королевств, а для отпечатки книг цикла понадобилось бы срубить как минимум вдвое больше деревьев.

Так что камерно-театральное, кое-где интимное даже, настроение Саги о Видящих — это к лучшему. Суперконцентрация на одном герое позволяет, наряду с почти научным погружением в нестабильную стихию эмоционального эфира, не просто сопереживать Фитцу, а вжиться в него, вместе с Ночным Волком и Верити. Уровень отождествления с Фитцем – запределен, почти беспрецедентен. Эта метафора уже вся облезла от небрежной эксплуатации, и тем не менее: ты не читаешь эту книгу, ты живешь в ней; любой окружающий ландшафт, будь то ворчащее метро, или офис с десятком человеко-машинных интерфейсов, буквально растворяется, едва берешь в руки «Убийцу». Коллайдеры, кризисы – не более чем случайные буквосочетания, ведь на повестке дня проблемы посерьезнее – пираты и злокозненный принц. И решать их тебе.

Фитце-центричность определяет и детализацию портретов других действующих лиц. Можно даже сказать, от Фитца расходятся «психологические круги», т.е. чем ближе к бастарду по сюжету тот или иной персонаж, тем он четче, рельефнее, тем логичней его мотивация. Титульный герой цикла вошел в сознательный возраст и начал анализировать ценности и убеждения людей вокруг, потому неудивительно, что плосковатенькие фигуры из первого тома в «Убийце» вдруг обретают третье измерение и сбрасывают с себя марионеточные нити Хобб. Это касается в первую очередь трех сэнсэев Фитца: Баррича, Чейда и Верити. Баррич, пребывавший ранее в статичном образе сурового, но доброго «медведя», теперь полноценно раскрылся как «постаревший Фитц»: рьяный слуга государев, ставящий преданность королю выше личных желаний и чувств, в том числе любви. Увы, часто брошенные на алтарь судьбы выметаются оттуда вместе с мусором; и самые верные сподвижники трагически остаются ни с чем. Трагическая интонация вообще есть в каждом герое «Убийцы»: у одних это расплата за успех или оборотная сторона призвания (Верити, Кетриккен), у других – bad luck и грустные жизненные обстоятельства (Шрюд). Элементарная физическая боль, одиночество, несбывшиеся надежды, трясина пьянства – простой бытовой негатив высвечен Хобб с тихой ледяной реалистичностью; и все это слишком знакомо, чтобы можно было остаться безучастным.

Сбалансировался и оздоровел и еще один важный мотив Саги о Видящих – природно-анималистический. Первый том не раз обвиняли в излишнем собакофильстве, теперь же «собачий» вопрос преобразовался в «волчий», и никакой полемики насчет его уместности быть не может. Ночной Волк, подобно проникавшему в чужие мысли Роланду в «Извлечении троих», вольготно расквартировался в сознании Фитца, и регулярно разряжает напряжение текста ироничными замечаниями по поводу треволнений человеческого сородича: «спаривание с самкой – это хорошо, брат», «пойдем лучше в лес на кроликов охотиться». Можно сказать, что одной из побочных тем «Убийцы» как раз является соотношение биологического и социального начал в человеке: свежий акцент для фэнтэзи.

Лишь один персонаж пропустил физиопроцедуры и остался столь же бледен и безжизнен, как и в «Ученике». Регал. Как будто на спор бедолагу принца туго напичкали всевозможными пороками, местами противоречивыми. Итак, читаем резюме Регала, раздел «Личностные черты»: коммуникабельность, ответственность самодовольство, мстительность, наглость, праздность, леность, страсть к попойкам и травокурство, патологическое равнодушие ко всему окружающему (включая королевство и его нужды) и зверское себялюбие, трусоватость, жестокосердие, садистические нотки… Возможно, кто-то воскликнет: «Да это ж моя теща!», и все же герой сильно отдает гротеском, особенно на общем фоне. Если остальные персонажи соответствуют принципу «быть, а не казаться», то Регал скорее схема, функция, чем реальный человек. Тем более что мотивация его злодейств в «Убийце» весьма туманна и неубедительна, что прямо в тексте подмечают даже Фитц с Чейдом. В результате тускловат основной сюжетный конфликт романа, завязанный как раз на Регале. Может, мы просто пока не знаем всей правды, ведь бастард и сам лишь гадает о планах принца? To be continued in the third book.

Второй том Саги о Видящих жестче и сложней предыдущего, и к тому же в высшей степени интерактивен: вырваться из Шести герцогств без посторонней помощи почти невозможно, и даже в этом случае неизбежна временная дезориентация в пространстве. А несколько досадных условностей почти не мешают эскейпистским радостям. Ну а столь нелюбимая многими «водяная» повседневщина – не недосмотр Хобб, а скорее прочный фундамент для того самого ошеломительного эффекта присутствия.

Для издания в серии «Короли Fantasy» старый качественный перевод «Королевского убийцы» был слегка подрихтован, как, впрочем, и переводы всех остальных частей Страны Элдерлингов. Так что, прицепиться в работе Марии Юнгер не к чему, не могу даже припомнить ни одной корявой конструкции или неверного стилистического решения. Есть только пара невычищенных редактурой багов, но в остальном – идеально.

Издание в «Королях Fantasy» — привычно высокого качества. На дутой обложке – вдохновенная иллюстрация с Фитцем и Ночным Волком, соответствующая содержанию. И естественно, помимо текста в книге присутствует и карта Шести герцогств, хотя она даже не особо нужна, так как почти всё действие происходит в королевском замке и его окрестностях.

«Почему считается, что записывать магические знания ни в коем случае не следует? Возможно, истинная причина тому – в извечной боязни дать страшное оружие человеку недостойному. И потому с незапамятных времен секреты магии передавались лишь от наставника к ученику. Маги тщательно отбирали и обучали своих воспитанников. На первый взгляд эта скрытность объясняется похвальным стремлением оградить людей от неподготовленных и безответственных чародеев, но ведь чтобы овладеть магическим искусством, одних только знаний недостаточно. Предрасположенность к определенному роду волшебства человек получает от рождения. Например, способность к магии, называемой Силой, чаще всего встречается у представителей королевской династии Видящих. Но порой она проявляется и у людей, среди предков которых были как представители материковых племен, так и жители Внешних островов. Тот, кто умеет направлять Силу, способен услышать мысли другого человека, как бы далеко друг от друга они не находились. Особо одаренные Силой могут влиять на разум других людей или общаться с ними на расстоянии. Для командования сражением или разведки это крайне полезное умение.

В фольклоре упоминается еще более древняя магия, ныне повсеместно презираемая. Она известна под названием Дар. Не многие признаются, что наделены этой магией. Обычно люди говорят, что это свойство крестьян из соседней долины или тех, кто живет по другую сторону дальнего моста. Я подозреваю, что некогда Дар был естественной способностью обитавших на нынешней территории Шести герцогств охотников – тех, кто чувствовал родство с дикими лесными животными. Оседлым людям такое было недоступно. Дар, по слухам, давал человеку способность говорить на языке животных. Наиболее активно применяющих Дар предупреждали, что они могут превратиться в животное, с которым связаны. Но возможно, это только легенды».

«…Кетриккен замедлила шаг, но подбородок ее был по-прежнему вздернут, когда она тихо спросила:

— А чем кончится для меня бесконечное сидение в замке, из-за которого я становлюсь слабой и слепой, как гусеница? Фитц Чивэл, я не игровая пешка, которая стоит на доске, пока какой-нибудь игрок не заставит ее двигаться. Я… За нами следит волк!

— Где?

Она показала, но он исчез, подобно снежному вихрю. Мгновением позже переменившийся ветер донес его запах до Брыкача. Мул фыркнул и натянул поводья.

— Я не знала, что волки водятся так близко от замка! – удивилась Кетриккен.

— Это всего лишь городская собака, моя леди. Просто какое-нибудь паршивое животное вышло порыться в городской помойке. Бояться нечего.

Думаешь, нечего? Я достаточно голоден, чтобы съесть этого мула.

Возвращайся и жди. Я скоро приду.

Помойки поблизости нет. Кроме того, на ней живут чайки, и она воняет их пометом. И другой гадостью. А мул свежий и вкусный.

Уходи, говорю тебе. Я принесу тебе мяса позже.

— Фитц Чивэл? – настороженно окликнула Кетриккен.

Я резко перевел на нее взгляд:

— Прошу прощения, моя леди, я задумался».